Старик с обочины - Страница 55

Кадр третий.

Невообразимо многоцветные и яркие картинки воспоминаний, наслаиваясь друг на друга, появлялись в горящем мозгу, перевертывали друг друга, загораживали друг друга, перепутывались друг с другом. Бегу в школу по залитой утренним светом улице маленького южного городка на берегу Чёрного моря. Иду в университет по сухому серому снегу Хамска. Отбиваю строевой шаг на плацу учебной войсковой части под Владивостоком. И всё одновременно. Ну, а на самом деле ползу по грилю, одной из самых редких аномалий Зоны. Все вокруг раскалено докрасна, горло от дикой жары превратилось в шершавую чугунную трубу. Мне плохо, я устал, бешено терзает боль по всему телу, похоже, что клочьями отваливается обугленная, полопавшаяся кожа. Мне казалось, что сквозь палящую мглу, окутывающую рассудок, уже не пробиться, что не будет больше покоя, чистой прохладной воды.

Кадр четвёртый.

Укол. Больно. Вижу всё чётко и контрастно. Из темноты проявилась амазонка. Из-за плеча выглядывает ствол винтовки. Склонилась надо мной, убирает шприц. Уже чисто умытая. Странно, ни одной ссадины на лице. И когда-то успела переодеться в заношенный, но чистый строительный комбинезон. Амазонка раздваивается. Потом их становится трое, четверо. И все они совершенно одинаковы, даже неотличимы. Бред, это бред, Старик, и ничего больше… Только отчего так жжёт, в бреду не должна чувствоваться боль… Сейчас женщин уже не то шесть, не то семь. Они что-то делают, возятся с жердями. Потом осторожно берут меня, укладывают на жерди, поднимают, несут. Впереди на таких же импровизированных носилках переносят еще кого-то в брезентовой одежде с распоротой и окровавленной правой штаниной… Бред… Проваливаюсь в желанное тёмное бесчувствие, в котором каждый толчок, каждое качание не доставляют страданий…

Кадр пятый.

Мутный пыльный мир вытанцовывал передо мной, и всё увиденное оставляло полынный вкус во рту, и всё они вызывало отвращение и раздражение. И никак не хватало сил сотворить какой-нибудь добрый, тихий и светлый мираж. А если и проявлялись чьи-то желанные лица, то сразу же их оттесняли в жуткую глубь полыхающего гриля осточертевшие телевизионные хари, рожи, рыла, морды… Всё, вот уже нет ни лиц, ни рыл, только кружатся хороводом дипломы, удостоверения, справки. Короткопалая мохнатая рука пересчитывает деньги, листает страницы порнушного журнала. Кто-то включил невидимое радио и вопли короля попсы бензопилой врезались в мой бедный истерзанный мозг. И настойчивый неразборчивый шепот Шамана стремится пробиться из-за шумовой завесы. Не хочу умирать… но ведь тогда всё это закончится, да? А может быть… Нет-нет… Не хочу… Я же сам пришёл сюда! Куда?

Кадр шестой.

Блаженная прохлада! Лежу голый на спине в воде у самого берега, кто-то льёт воду на лицо. Сначала, не глядя, пытаюсь поймать струйки воды иссохшимся ртом, потом делаю неимоверное усилие и разлепляю веки. Ну вот, я и умер. Только мне по распределению полагалось бы в ад… Или за последние муки всё же прописан рай? Ибо это точно рай! Крохотное, диаметром метров в тридцать мелкое озерцо. Изумрудно-искрящаяся вода. По берегу густо стоят живописные ивы с длинными висящими ветвями. Легкая дымка желтоватого банного тумана. Но почему я, атеист, угодил в мусульманский рай? В воде вижу двух женщин без одежды. Правда, на гурий из Корана они мало похожи: крепкие, закалённые нагрузками тела, а вон у той розовеет нехилый шрам на плече. Ба! Да это же моя партнёрша по побегу из Лукьяновки, только в двух экземплярах. Значит, я не в раю, а в сумасшедшем доме? И всё мне привиделось: майор Махдиев, Боров, Стрелок, гриль? Третий экземпляр амазонки придерживает мне затылок, чтобы я не захлебнулся и безжалостно моет щеки. Осторожнее! На них, верно, ни клочка кожи не осталось, голые челюсти торчат. Вода напоминает газированную минералку, пузырьки с шипением ползут по коже. Какое наслаждение! И даже не удивляюсь, когда мне бесцеремонно поворачивают голову набок и я вижу рядом еще одну амазонку. Какие, аллах акбар, мелочи, право – гурией больше, гурией меньше… Она лежит в той же позе, что и я, причём в должном состоянии: с простреленной ногой и покрытым ссадинами лицом.

А интересная всё-таки вещь – шизофрения, успеваю подумать я перед тем, как блаженно отключиться.

Продолжение рассказа Старика

Любопытно, что когда пришёл в себя, то сразу понял: всё, бред позади, очнулся окончательно. Рядом сопели, гулко хрюкали и с чавканьем глотали. Со стонами и кряхтеньем сел. Тело заметно ныло, кожа побаливала, но вполне можно было терпеть.

Поблизости устроилась на водопой кабанья семья. Родители и пара полосатых поросят пили с максимально возможными для свиней приличиями. Мать и дети не отвлекались, а матёрый щетинистый батя косился на меня злобным маленьким глазом. Вот попьют и решат мною закусить, в панике решил я. Но свиньи закончили процедуру и трусцой удалились, обдав меня крепким запахом. Спасибо, разумеется, что не тронули, но откуда такой необъяснимый гуманизм? Или тут зверствовать не разрешается? «Водяное перемирие»?

Рядом лежали мои лохмотья. С трудом влез в них. Сапоги натягивал несколько минут. За это время успел подвести первичные итоги. Гриль лишил меня кожи, волос и зубов и собирался лишить жизни. Не вышло. На нас, как можно предположить, вышли подруги спасённой мною амазонки. В виде благодарности, успели доставить меня в практически безнадёжном состоянии до чудо-озера. Омыли в целебной водице, в результате чего я оказался пятнистым как леопард, лысым, словно колено, красавцем с впалыми губами. Однако же (и это главное) – живым! Более того, после всех передряг, чувствую себя вполне сносно и на справку об инвалидности не претендую. Невзирая, наперекор и вопреки.